Современные инквизиторы
Наступившая оттепель 3, 4 и 5 ноября доставляет мучение ломовым лошадям, на которых безжалостные «ломовики» нагружают до 50 – 70 пудов муки. При хорошем пути тяжёлая поклажа, а при таком, как сейчас, — невозможная. Лошадь не может выехать из ухаба с такой поклажей, а ухабов у нас много.
Безжалостные «ломовики» нещадно колотят кнутом бедных лошадей, пуская в дело иногда палки и пинки. На требование прохожих прекратить избиение, они пускают площадную брань – им одним свойственную и добавляют: «ще ей сделаитца – неразумная тварь».
Следовало бы его – разумную тварь запречь на место неразумной и попробовать каково тащить воз. Лошадь – кормилица «ломовика», а он «разумный», не подумает, что через свои истязания может лишиться ея. (Случаи падежа лошади от истязаний в Козлове уже бывали).
У нас в Козлове есть «Общество Покровительства Животных», но оно бездействует, следовало бы хотя полиции иметь надзор за этими современными инквизиторами.
Жертвы алкоголя
Благодаря обилию праздников, в октябре, за вторую его половину в уезде умерло от острого отравления монополькой 4 человека и один 18 летний парень от сильного опьянения свалился в поле, заснул и во сне замёрз.
Подавившийся
18 октября в с. Мезинце крестьянин Филипп Вас. Логинов 72 лет во время обеда подавился куском. Застрявший кусок наглухо закрыл проход для воздуха в дыхательное горло, вследствие чего Логинов умер тот же день.
Хождение по мытарствам
Случается мне иногда, по делам службы, заночёвывать в Козлове. Не имея в городе близких знакомых, я вынужден был искать пристанище в номерах.
Иду от станции, читаю вывески на дверях гостиницы. Остановился бы в первой прямо, да вспомнил, о ней неладно писалось года два тому назад в одной из тамбовских газет. Попадается другая; про это тоже дурная слава идёт. Ну, думаю, пойду искать так называемые семейные номера. Прохожу всю Московскую, сворачиваю влево.
— Номерок свободный есть? — спрашиваю.
— Пожалуйте! — любезно приглашает хозяин.
Комната как комната, ничего себе, только сразу приятно бросились мне в глаза подозрительные знаки восклицательные на стенных шпалерах. Но особого значения этому обстоятельству я не придал и, утомлённый дневной ходьбой, поспешил улечься в постель.
Но не успел я как следует заснуть, как почувствовал, что всё тело у меня покрыто сплошными волдырями и… большими толстыми клопами!? Зажёг свечу… Всю ночь, конечно, не спал, — воевал с этой мерзостью. Чуть свет поспешил выбраться из этого клоповника…
В другой раз остановился уже в другой «гостинице», в середине Московской улицы, на правой стороне, идя от станции. Попросил чистую простыню.
— У нас постельное бельё только за отдельную плату! — предупредили меня.
— Пожалуйста! — просил я.
Принесли и в свёрнутом виде положили на столике. Развёртываю и… о ужас! Вы себе, читатель, и представить не можете, что за простыня была!? — Какой-то мерзкий грязный маленький клочок, покрытый сплошь заплатами да скверными пятнами. Я был ошеломлён таким отношением.
Интересно знать, кого же хозяева номеров за людей считают. Неужели одних только расшаркиващихся к делу и не к делу шелкопёров, «маменькиных сынков»?
Наученный горьким опытом, я зарок дал не ночевать в козловских номерах: о нравственной грязи в них я часто и читал, и слышал, а физическую их грязь испытал на своей шкуре.
Предпочитаю ночью клевать носом на станции, в зале третьего класса, где чувствую себя несравненно покойней, нежели в козловских «гостиницах»…