1
Фотообъектив Мичуринска / Мичуринский авторемонтный завод
« : 08 Январь 2024, 12:57:24 »
Видеохостинг сегодня в рекомендациях подкинул. Любопытно все: фотки, годовые объемы, количество моделей и даже фары от "пятнашки"
Сохраняя красоту. Мичуринск
Красота спасет мир
Новости:
03.07.2017 - День рождения (перерождения) этого форума
Просмотр сообщений
В этом разделе можно просмотреть все сообщения, сделанные этим пользователем.
2
Фотообъектив Мичуринска / Грифон в Мичуринске?
« : 07 Февраль 2022, 15:37:10 »
Как думаете зверь на фото грифон? интересно мог ли простой купец разместить такое животное под своим балконом?
3
Липецкая область / Баловнёво
« : 13 Июль 2021, 20:42:48 »Дворянская усадьба Муромцевых в селе Баловнево
Главным центром светской культуры в 19 веке в Баловнево была крупная дворянская усадьба Муромцевых. Во второй половине прошлого столетия Матвей Васильевич Муромцев женатый на Екатерине Александровне Волковой поселился в имении своём, селе Баловнево.
Новый владелец немедленно приступил к укреплению своей усадьбы и устроил такую, каких немного встретишь в провинции. Барский дом Муромцевых огромный, каменный в три этажа, снаружи и изнутри оштукатуренный, весь в сводах; в этих сводах и стенах огромной толщины, везде были проведены пожарные лестницы, служащие разным целям.
Барский дом в усадьбе Муромцевых
Крутыми, кирпичными, оштукатуренными галереями соединён был главный дом с двумя кирпичными двухэтажными флигелями. Под одной из галерей находилась большая арка, это был подъезд. При подъезде к дому стояла кирпичная караулка и каменные столбы ворот с аркой.
Вокруг дома раскинулись роскошные сады с длинными тенистыми аллеями, павильоном и кирпичным эрмитажем. В парке находилась крытая галерея для музыкантов, выстроен театр со сценой, кулисами и довольно просторной залой для публики.
При Матвее Матвеевиче был частично отреставрирован, частью модернизирован дворцово-парковый ансамбль и достроена Владимирсая церковь, окончательная отделка которой потребовала 40000 рублей. При Леониде Матвеевиче комплекс усадьбы был капитально отремонтирован, а поместье получила четкие права наследства, поскольку возникла опасность пресечения рода владельцев имения:
«Учредители заповедного имения при жизни своей владеют каждый своею частью. По смерти одного из них имение переходит в полном составе в пожизненное владение другого, а по кончине обоих учредителей поступает во владение сына их Николая Леонидовича Муромцева… В случае пресечения потомства упомянутого наследника заповедное имение переходит к внуку родной тётки тайного советника Леонида Муромцева, Александры Волковой, рождённой Муромцевой, Александру Николаевичу Волкову…Устройству означенного имения, принадлежащего к числу замечательнейших в России, было делом всей жизни Леонида Матвеевича и Екатерины Николаевны Муромцевых, которые не жалели ни средств, ни усилий для того, чтобы создать действительно земной рай, насколько, разумеется допускает наш климат и условия местности».
Остатки фонтана в парке усадьбы Муромцевых: фото времен СССР
Дворянская усадьба Муромцевых в селе Баловнево принимала многих знаменитых гостей, например, Семёнов-Тян-Шанский писал: «Баловнево представляет ныне одно из наиболее превосходно устроенных дворянских имений губернии. Дом владельца каменный трёхэтажный отличается как наружной, так и внутренней отделкой и соединён колоннадами с двумя бывшими флигелями. Вблизи дома разбиты роскошные цветочные клумбы.
В исходе 1880 г. на реставрацию и ремонт усадьбы владелец употребил 300000 р. Имение имеет 3000 десятин и обращено в майорат (наследство). Досталась по наследству Волкову А.Н. – известному живописцу.
источник https://podan.ru/dvoryanskaya-usadba-v-sele-balovnevo/
4
Липецкая область / Полибино
« : 13 Июль 2021, 20:34:36 »Усадьба Нечаевых в Полибино
Недалеко от старинного города Данкова, в селе Полибино на правом берегу Дона расположена усадьба знаменитых меценатов России - дворян Нечаевых. Центром усадьбы является дворец в стиле ампир, построенный в конце XVIII века. Рядом с господским домом находится ещё одна достопримечательность края - стальная водонапорная башня инженера Шухова 1896 года. Предлагаю совершить экскурсию по главному усадебному дому и оценить оригинальность ажурной водонапорной башни.
Полибино берёт своё название от имени стольника Б.Ф. Полибина, в середине XVII века владевшего этим сельцом. Впервые село упоминается в писцовых книгах Данковского уезда 1676 года. В середине XVIII века Полибино, как приданое, за А.Ф. Полибиной перешло к Киселёвым, а в 1785 году продано ими надворной советнице А.И. Нечаевой, в девичестве Сиверс.
Постепенно на протяжении XVIII и XIX веков здесь создается редкий по красоте и исторической значимости усадебный комплекс. В состав комплекса, полностью сформировавшегося к концу ХIX века, входили: дворец, английский парк, огромный сад и каскад прудов, хозяйственные постройки, в том числе манеж и конюшня, водонапорная башня и насосная станция, прачечная с сушилкой и другие постройки.
Объёмно-пространственная композиция господского дома складывается из трех частей: собственно дома и двух павильонов, соединенных с ним крытой колоннадой. В конце XIX века были перестроены и боковые крылья дворца. Колоннады заменены аркадами, несущими крытые галереи, в которых разместились оранжереи.
Центральный объем усадебного дома двухэтажный, однако со стороны паркового фасада он имеет третий — антресольный этаж.
Все это создавалось тремя поколениями владельцев, оставивших заметный след в истории и культуре России. Дворянский род Нечаевых внесен во II, III и VI части родословной книги дворян Костромской, Московской, Саратовской, Симбирской и Тульской губерний. С именами трёх представителей этого древнего рода непосредственно связана история усадьбы. В конце XVIII века Дмитрий Степанович Нечаев строит в Полибино усадебный дом в классическом стиле.
В левом павильоне располагались кухня, подвал и ледник. В правом, на втором этаже — ванная комната (в доме с конца XIX века имелся водопровод), пол и стены которой были отделаны керамической плиткой. Здесь же на втором этаже в круглой зале углового ризалита проводились спевки хора. До реформы 1861 году в поместье были хор и оркестр.
На первом этаже находилась домовая церковь. Другой в сельце не было.
Не менее, чем сама усадьба, интересны ее владельцы и люди, в ней побывавшие. Создатель основной части усадебного комплекса Дмитрий Степанович Нечаев был предводителем дворянства Данковского уезда, имел награды за участие в Отечественной войне 1812 года. Известен России как один из инициаторов создания мемориала на Куликовом поле, предлагавший безвозмездно пожертвовать свою землю для сооружения памятника героям битвы.
После его смерти усадьбу наследует сын Степан Дмитриевич Нечаев
— личность наиболее яркая из всех владельцев усадьбы. Поэт и писатель, близкий к кругу декабристов, участвовавший в издании журнала «Полярная звезда», печатавшийся в «Мнемозине», «Сыне Отечества» и многих других журналах. Степан Дмитриевич был дружен с декабристами А.А. Бестужевым, К.Ф. Рылеевым, А.И. Якубовичем, В.К. Кюхельбекером, А.Н. Муравьевым. Он был близко знаком с А.С. Пушкиным, А.С. Грибоедовым, В.Ф. Одоевским, Ф.Н. Глинкой.
С 1820 года Степан Дмитриевич — действительный член «Общества любителей российской словесности». С 1838 по 1839 года — вице-президент «Общества истории и древностей российских» при Императорском Московском университете. Он являлся также членом Московского общества сельского хозяйства, Комитета сахароваров, Комитета пчеловодства, действительным членом Московского общества улучшенного овцеводства.
В усадебном доме в сельце Полибино Степан Дмитриевич создает первый музей истории Куликовской битвы. Все свое состояние он истратил на благотворительную деятельность и приобретение предметов искусства.
В парадных комнатах находилось большое собрание картин и музей, в экспозиции которого были представлены находки с Куликова поля: панцири, кольчуги, шлемы, мечи, копья, наперсные кресты, складни, перстни... Судьба археологических находок после революции неизвестна; картины, среди которых упоминаются работы Тропинина, Добровольского, Айвазовского, частью поступили в музеи.
Дело отца продолжил сын Юрий Степанович Нечаев-Мальцев (1885 г.)
— обер-гофмейстер, фабрикант, золотопромышленник. Получив в 1881 году наследство от дяди И.С. Мальцева, он становится одним из двенадцати самых богатых людей России. В начале XX века ему принадлежало недвижимой собственности, заключавшейся только в земле и лесе, на 10,9 млн. рублей.
Но прославился Ю.С. Нечаев-Мальцев не богатством, а как меценат. Юрий Степанович является одним из главных создателей Музея изящных искусств им. Александра III (Музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина в Москве). На создание музея им пожертвовано более 2 млн. рублей из 2.6 млн.руб.,ушедших всего на создание музея. Чёрная лестница,по которой можно было подняться до антресольного этажа. Лестница изначально деревянная, в конце XIX века была заменена лестницей из стального проката.
Всё что осталось от усадебных печей.
Ю.С. Нечаев строит на свои средства Георгиевский храм в Гусь-Хрустальном и храм Димитрия Солунского в селе Березовка по соседству с Полибинской усадьбой. Этот храм был построен между 1891 и 1910 годами в память воинов, погибших на Куликовом поле.
Строился по проекту А. Померанцева. Архитектор - Н.Л.Бенуа. Расписывал храм знаменитый живописец В.М. Васнецов, а мозаика принадлежит мастеру Фролову.
Вклад в науку и искусство был высоко оценён при жизни: Ю.С. Нечаев- Мальцев был почетным членом Московского университета и Академии художеств, вице-президентом «Петербургского общества поощрения художеств», с 1908 года — почетным членом Московского археологического общества, членом Совета министерства народного просвещения. И в то же время как известный промышленник он входил в Совет мануфактур и торговли.
Ю.С. Нечаев- Мальцев (1912 г.)
Последним владельцем усадьбы после кончины Ю.С. Нечаева-Мальцева стал его дальний родственник
Елим (Элим) Павлович Демидов
- князь Сан-Донато (княжество Сан Донато во Флоренции) — егермейстер, статский советник, служивший в русском посольстве в Греции. 2 декабря 1917 года усадьба была принята на учет Данковским уездным земельным комитетом. В усадебном доме долгое время размещались правление местного хозяйства, клуб, магазин и квартиры колхозников, но постепенно квартиры опустели, магазин после пожара закрыли, и основная часть дворца оказалась заброшенной. Здание сушилки-прачечной.
Рядом — главная достопримечательность усадьбы — водонапорная башня гиперболоидной конструкции инженера В.Г. Шухова, приобретенная Ю.С. Нечаевым-Мальцевым на промышленной выставке 1896 года в Нижнем Новгороде и смонтированная в усадьбе под непосредственным руководством ее создателя.
Этот шедевр инженерной мысли привлекает внимание уже при подъезде к усадьбе, так как виден за несколько километров. Высота башни составляла более 35 метров. Резервуар усеченно-биконической формы, опирающийся на ажурную конструкцию из сортового проката, вмешает 9500 ведер воды. Наверху, на уровне резервуара (высота 30,5 метра) была устроена видовая площадка (не сохранилась, т.к. была полностью деревянной), на которую можно подняться по винтовой лестнице, подвешенной внутри башни и проходящей в трубе через центр резервуара.
Источник https://deni-spiri.livejournal.com/20660.html
Постановлением Совета Министров РСФСР № 624 от 4 декабря 1974 года усадебный дом, близлежащая гиперболоидная конструкция, парк с прудами и служебные постройки усадьбы объявлены памятниками архитектуры федерального значения, охраняемыми государством.
5
Липецкая область / Головинщино (Нилово)
« : 13 Июль 2021, 20:08:16 »
Основано в конце XVII в. служилыми людьми Головиными, от которых произошло название.
Нилово в качестве села с церковью «преподобного отца нашего Нила Столбенского» упоминается в окладных книгах 1676 г., где показано у той церкви: двор попов, двор дьячков, двор пономарский, двор просвирницын, а в приходе к той церкви двор помещиков, 35 дворов крестьянских, 5 дворов бобыльских. По храмозданной грамоте, данной 10 сентября 1790 г., при церкви преп. Нила Столбенского устроен был придел в честь Сошествия св. Духа, который и освящен 19 октября 1803 г. Данковским протопопом Евдокимом Григорьевым. Каменная Духовская церковь с приделами св. апостолов Петра и Павла и пр. Нила начата постройкою помещицей Елисаветою Павловной Краснопильской в 1830 г., но приделы еще не были освящены.
В XIX — начале XX века село входило в состав Одоевской волости Данковского уезда Рязанской губернии. В 1906 году[4] в селе было 110 дворов.
Нилово в качестве села с церковью «преподобного отца нашего Нила Столбенского» упоминается в окладных книгах 1676 г., где показано у той церкви: двор попов, двор дьячков, двор пономарский, двор просвирницын, а в приходе к той церкви двор помещиков, 35 дворов крестьянских, 5 дворов бобыльских. По храмозданной грамоте, данной 10 сентября 1790 г., при церкви преп. Нила Столбенского устроен был придел в честь Сошествия св. Духа, который и освящен 19 октября 1803 г. Данковским протопопом Евдокимом Григорьевым. Каменная Духовская церковь с приделами св. апостолов Петра и Павла и пр. Нила начата постройкою помещицей Елисаветою Павловной Краснопильской в 1830 г., но приделы еще не были освящены.
В XIX — начале XX века село входило в состав Одоевской волости Данковского уезда Рязанской губернии. В 1906 году[4] в селе было 110 дворов.
6
Легенды и быль Козлова-Мичуринска / Пилот Н. А. Дьяконов
« : 05 Июнь 2021, 16:04:15 »
Вчера шарился на форуме у Сазонова, в любимой теме с разоблачениями местных краеведов. Там прочитал о гуппе в вк Объективный Мичуринск и уже там увидел про поиски связанные с героем Испанской войны.
Все это забавно, две независимые группы ведут расследование. Каждый тянет одеяло на себя, в итоге у другого ноги мерзнут.
По сей теме у меня два вопроса к нашим комьюнити:
1. Из книги Сергея Абросова "Воздушная война в Испании" информацию о Дьяконове импортировали уже? Если кому лень дальше 115 страниц листать, то в конце книги таблица есть и там указано, что ваш пилот умер от ран.
2. На старом форуме в 17-ом году я выкладывал групповое довоенное фото летчиков и учебник по слепой подготовке. Позже в том же доме было найдено фото самого пилота. Именно его я в архиве старого форума не вижу. Возможно плохо смотрел, возможно не оцифровал и не выложил тогда. Тот пилот может не ваш Дьяконов, но если не изменяет память, похож чем-то... Шлемофон, очки летные... Вероятно концы истории нужно не в городе искать,а в уезде. мне сосед говорил, что потомок хозяев дома жив еще
Все это забавно, две независимые группы ведут расследование. Каждый тянет одеяло на себя, в итоге у другого ноги мерзнут.
По сей теме у меня два вопроса к нашим комьюнити:
1. Из книги Сергея Абросова "Воздушная война в Испании" информацию о Дьяконове импортировали уже? Если кому лень дальше 115 страниц листать, то в конце книги таблица есть и там указано, что ваш пилот умер от ран.
2. На старом форуме в 17-ом году я выкладывал групповое довоенное фото летчиков и учебник по слепой подготовке. Позже в том же доме было найдено фото самого пилота. Именно его я в архиве старого форума не вижу. Возможно плохо смотрел, возможно не оцифровал и не выложил тогда. Тот пилот может не ваш Дьяконов, но если не изменяет память, похож чем-то... Шлемофон, очки летные... Вероятно концы истории нужно не в городе искать,а в уезде. мне сосед говорил, что потомок хозяев дома жив еще
7
Наша гордость / Плевако. Деятельность в Козлове и его усадьба в Вишневом
« : 05 Май 2021, 22:04:42 »
Усадьба Ф.Н. Плевако в Тамбовской губернии и ее судьба сегодня
Имя гениального адвоката Федора Никифоровича Плевако, которого уже при жизни называли «всероссийским златоустом», было вписано в летопись Тамбовской губернии еще в конце XIX века. Именно тогда Плевако приобрел имение в Козловском уезде близ села Вишневое (ныне Староюрьевский район). В зените славы знаменитый адвокат был удостоен дворянства и получил классный чин действительного советника, что соответствовало армейскому званию генерал-майора. Вырвавшись из нужды и став благодаря обширной и успешной практике весьма состоятельным человеком, Федор Никифорович мог позволить себе приобретение хороших земель в Тамбовской губернии.
Обосновавшись рядом с селом Вишневое, он построил двухэтажный дом на возвышенности у речки Вишнёвки, разбил замечательный парк, наладил хозяйство. Свое имение Плевако посещал не единожды, каждый раз оставляя после себя не только хорошую славу, но и нововведения, улучшающие быт крестьян. К нынешнему дню от имения остались одни осколки.
Вместе с подобранной по моей просьбе литературой о жизни и деятельности Федора Никифоровича сотрудники отдела краеведческой библиографии Пушкинской библиотеки дали прочитать и стихотворение Александра Макарова, которое помогло составить представление о том, что предстояло мне увидеть в Староюрьевском районе.
Пахнет плесенью в доме Плевако,
Веет грустью от треснувших плит.
Подо мной, как больная собака,
Половица скулит и скулит.
Дом выкладывал мастер искусный,
Отшлифовывал каждый кирпич.
Почему от красивого грустно?
Не могу красоту я постичь.
Поначалу была здесь контора,
Общежитие стало потом.
Я, наверно, последний, который
Еще помнит помещичий дом.
Правда, то, что пришлось лицезреть мне, оказалось еще куда печальнее. Попала я в Вишневое осенью. В поисках имения пробиралась к барскому дому по разбитой, а после дождей и залитой жидкой грязью дороге. И вот среди вековых деревьев показались стены двухэтажного особняка Плевако. Подойдя ближе, я поняла, что действительно остались только стены. На меня скорбно взирали пустые глазницы окон. Ни пола, ни потолков, ни перекрытий не сохранилось. Картина – хоть фильм о войне снимай. А ведь какие-то лет восемь назад дом был целехонек. В советское время несколько десятилетий в нем располагалась совхозная контора. Потом ее перевели в новое типовое здание. Первый этаж дома Плевако после этого отдали почте, а на втором этаже организовали общежитие. И пока в доме были люди, он худо-бедно, но существовал.
Когда же решили ликвидировать общежитие и почтовое отделение, на бесхозный дом тут же нашлись мародеры. Сегодня о былой красоте барского дома слегка напоминает лишь один небольшой фрагмент украшения стены, разваливающийся порог и фундамент бывшего фонтана перед ним. Как говориться, что имеем – не храним, потерявши – плачем.
О парке Плевако тоже можно говорить только с определением «бывший». Правда, огромные столетние деревья еще взывают к уважению. С трудом, но можно различить парковые аллеи, специальные поляны для отдыха. Дно искусственного, сегодня высохшего пруда среди густой поросли практически уже не найти. Сохранился сход и небольшой мостик на реке Вишнёвке, фрагмент соснового бора, посаженного руками человека. Конечно, уже не найти и никто из местных не может указать точное место цветочных оранжерей, которые так любил Плевако. О них писал в 70-х годах прошлого века в своем материале об адвокате мичуринский краевед И. Никулин. Иван Степанович красочно описывал приезд Федора Никифоровича в имение. Прибытия хозяина крестьяне всегда ждали с нетерпением, но особенно приятен этот момент был для ребятишек. Плевако любил детей и щедро одаривал их пряниками и конфетами.
«Человек инициативный и не лишенный практической смекалки, – писал И. Никулин, – Плевако как просвещенный земледелец обязательно вводил в своем имении какие-то новшества». Провел телефон на удаленный участок хозяйства, создал пожарную команду, купил пожарный инвентарь. В горячую пору уборки, пока все работали в поле, пожарные спасли не один дом. Федор Никифорович старался облегчить горькую участь крестьянства. Кому сена или соломы отпустит, кому семенами поможет, кому денег даст взаймы. А на благотворительные обеды, которые он устраивал в имении, приходили все селяне. Плевако очень любил цветы, которые в изобилии выращивались в его оранжерее и парке.
Как владелец имения, Федор Никифорович состоял на учете в Козловском земстве. И с 1898 г. Плевако неоднократно избирался гласным уездной земской управы, а позже – гласным Тамбовской губернской управы. Земцы дорожили таким представителем. Да и Плевако гордился званием гласного и ревностно выполнял свои обязанности. Как бы он не был занят, приезжал из Москвы на сессии земского собрания, которые продолжались иногда по несколько дней. Плевако вносил свой вклад и в земские дела. Например, в селе Сурене земство решило строить школу, средств не хватило, и Федор Никифорович пожертвовал 500 рублей. На приемы к Плевако в земство приходили сотни людей. Адвокат никому не отказывал в совете или помощи. В Козлове Плевако создал добровольную пожарную дружину для обслуживания города и ближайших сел. «Козловская газета» в 1902 г. (№51) опубликовала критическое выступление адвоката на сессии земского собрания по поводу неустроенности быта сельского населения и о необходимости коренного улучшения юридических прав крестьян.
Плевако всегда с пониманием относился к проблемам простого народа. Даже сделав блестящую карьеру адвоката, Федор Никифорович не забывал о тяжелой жизни отца, о своей нелегкой юности. Он часто брался защищать простых мещан, рабочих, мелких служащих. «Плевако во всей своей повадке был демократ-разночинец, познавший родную жизнь во всех слоях русского общества, способный, не теряя своего достоинства, подыматься до его верхов и опускаться до его дна», – писал выдающийся юрист А. Кони. Отец Федора Плевако Василий Иванович Плевак происходил из обедневших украинских дворян. С ранней юности он самостоятельно получал образование и зарабатывал себе на жизнь. В город Троицк (ныне Челябинской области), где в 1842 г. появится на свет Федор, Плевак был назначен экзекутором в местную таможню за десять лет до рождения сына.
Екатерина Степанова, крепостная киргизка управляющего таможни, была передана Плеваку в качестве служанки. Василий Иванович приблизил к себе девушку, но так и не женился на ней. Екатерина родила ему пятерых детей (из которых в живых остались трое), переехала с Плеваком в Москву, но брак так и остался гражданским. Это впоследствии сказалось на судьбе сыновей. В Москве отец устроил их в престижное коммерческое училище. Мальчики показывали блестящие успехи, но когда руководство узнало, что они незаконнорожденные, моментально их отчислило. Ребят пришлось отдать в гимназию. Федору исполнилось 12 лет, когда из жизни ушел отец, а через три года умер и любимый старший брат.
После окончания гимназии Федор поступил на юридический факультет Московского университета. Три курса он числился вольнослушателем. Это позволяло сдавать экзамены экстерном. На попечении Федора, который зарабатывал репетиторством, были мать и сестра. Четвертый и пятый курсы Плевако (Федор в студенческие годы так стал записывать свою фамилию) окончил очно.
Начало профессиональной деятельности у Плевако совпало с судебной реформой 1864 г. Она коренным образом преобразила всю систему правосудия Российской империи. Уставы ввели принцип независимости и несменяемости судей; установили подсудность всего населения, без каких либо изъятий; отделили предварительное следствие как от полицейского сыска, так и от прокуратуры; обеспечили состязательность судебного процесса, полностью уровняв в правах стороны обвинения и защиты. Сердцевину реформы составили учреждение суда присяжных и создание свободной, отделенной от государства адвокатуры.
Историки удивлялись, откуда в одночасье появилось так много талантливых адвокатов: Спасович и Арсеньев, Александров и Андреевский, Урусов и Карабчевский, Герард и Боровиковский, Паасовер и Гаевский. Среди этой славной плеяды Плевако занял особое место. В зените славы, в 1870-1890 гг., в Москве он был такой же достопримечательностью, как Царь-пушка и Царь-колокол. Известность Федору Никифоровичу принесло участие в громких процессах. Ходит легенда, что Плевако не проиграл ни одного дела. Это немного не так. Плевако выступал в двух качествах: защитником – представителем обвиняемого и обвинителем – поверенным потерпевшего или гражданского истца. Как защитник Плевако выигрывал большинство дел, но не все. Но вот Плевако-обвинитель торжествовал на всех процессах.
Остроумие, находчивость, способность мгновенно отреагировать на реплику противника, ошеломить аудиторию каскадом неожиданных образов и сравнений, к месту проявленный сарказм – все это и демонстрировал Плевако. На Руси всегда ценилось красное словцо и сметливость. Но главное – это речи Плевако! Речи высочайшего класса юриста-профессионала, глубокого психолога, проникающего в сокровенные тайники человеческой души, знатока общественных нравов и быта разных слоев. В них звучала преданность идеям свободы и права гражданина-демократа, гордость и боль истинного патриота России, любовь и страдание христианина и гуманиста. Адвокат Н.Карабчевский писал: «Плевако был гениальным русским оратором. В этой области он для нас то же, чем был Пушкин для русской поэзии. Могучий богатырь слова, Плевако стяжал себе всероссийскую славу!»
Жаль, что на тамбовской земле о Плевако напоминают только руины его имения. Правда, как нынче говорят, есть в этой истории подвижки. Медленные-медленные, но есть. После многочисленных публикаций о судьбе имения стала материализовываться идея создания музея Ф. Плевако или шире – музея российской адвокатуры. В связи с этим в 2011 г. появилось некоммерческое партнерство «Фонд исторического и культурного наследия отечественной юриспруденции им. Ф.Н. Плевако», которому администрация готова передать усадьбу в собственность для восстановления, создания и поддержания музея. Организаторы фонда рассчитывают не только на свои силы, но и на помощь потомков адвоката, на предоставление ими уникальных сохранившихся предметов и документов, касающихся их знаменитого предка.
Если расширять музей Плевако до музея российской адвокатуры, то надо думать и о других экспонатах. За полтора столетия накопилось немало предметов, документов, фотографий, свидетельствующих о славной истории отечественной адвокатуры и ее выдающихся представителях. Члены партнерства надеются, что многие адвокатские семьи захотят поделиться своими экспонатами. Важно обеспечить их сохранность и доступность. Поэтому в организации музея адвокатуры фонд отдает активную роль адвокатскому сообществу и выборным адвокатским органам. Восстановление усадьбы планируется за счет добровольных пожертвований адвокатов, адвокатских образований, имущественного взноса и финансовой помощи администрации Тамбовской области.
Уже в декабре 2011 г. Фонд исторического и культурного наследия получил Свидетельство о государственной регистрации некоммерческой организации. Год спустя был открыт счет для перечисления пожертвований Фонду Плевако. На то, что дело сдвинулось с мертвой точки, указывает посланное в январе 2013 г. благодарственное письмо президента НП «Фонд имени Ф.Н. Плевако» Евгения Тарло, обращенное жертвователям, принявшим участие в благородном деле восстановления усадьбы Федора Никифоровича Плевако и создания музея российской адвокатуры.
https://tambov.mk.ru/articles/2013/08/07/896728-usadba-fn-plevako-v-tambovskoy-gubernii-i-ee-sudba-segodnya.html
Имя гениального адвоката Федора Никифоровича Плевако, которого уже при жизни называли «всероссийским златоустом», было вписано в летопись Тамбовской губернии еще в конце XIX века. Именно тогда Плевако приобрел имение в Козловском уезде близ села Вишневое (ныне Староюрьевский район). В зените славы знаменитый адвокат был удостоен дворянства и получил классный чин действительного советника, что соответствовало армейскому званию генерал-майора. Вырвавшись из нужды и став благодаря обширной и успешной практике весьма состоятельным человеком, Федор Никифорович мог позволить себе приобретение хороших земель в Тамбовской губернии.
Обосновавшись рядом с селом Вишневое, он построил двухэтажный дом на возвышенности у речки Вишнёвки, разбил замечательный парк, наладил хозяйство. Свое имение Плевако посещал не единожды, каждый раз оставляя после себя не только хорошую славу, но и нововведения, улучшающие быт крестьян. К нынешнему дню от имения остались одни осколки.
Вместе с подобранной по моей просьбе литературой о жизни и деятельности Федора Никифоровича сотрудники отдела краеведческой библиографии Пушкинской библиотеки дали прочитать и стихотворение Александра Макарова, которое помогло составить представление о том, что предстояло мне увидеть в Староюрьевском районе.
Пахнет плесенью в доме Плевако,
Веет грустью от треснувших плит.
Подо мной, как больная собака,
Половица скулит и скулит.
Дом выкладывал мастер искусный,
Отшлифовывал каждый кирпич.
Почему от красивого грустно?
Не могу красоту я постичь.
Поначалу была здесь контора,
Общежитие стало потом.
Я, наверно, последний, который
Еще помнит помещичий дом.
Правда, то, что пришлось лицезреть мне, оказалось еще куда печальнее. Попала я в Вишневое осенью. В поисках имения пробиралась к барскому дому по разбитой, а после дождей и залитой жидкой грязью дороге. И вот среди вековых деревьев показались стены двухэтажного особняка Плевако. Подойдя ближе, я поняла, что действительно остались только стены. На меня скорбно взирали пустые глазницы окон. Ни пола, ни потолков, ни перекрытий не сохранилось. Картина – хоть фильм о войне снимай. А ведь какие-то лет восемь назад дом был целехонек. В советское время несколько десятилетий в нем располагалась совхозная контора. Потом ее перевели в новое типовое здание. Первый этаж дома Плевако после этого отдали почте, а на втором этаже организовали общежитие. И пока в доме были люди, он худо-бедно, но существовал.
Когда же решили ликвидировать общежитие и почтовое отделение, на бесхозный дом тут же нашлись мародеры. Сегодня о былой красоте барского дома слегка напоминает лишь один небольшой фрагмент украшения стены, разваливающийся порог и фундамент бывшего фонтана перед ним. Как говориться, что имеем – не храним, потерявши – плачем.
О парке Плевако тоже можно говорить только с определением «бывший». Правда, огромные столетние деревья еще взывают к уважению. С трудом, но можно различить парковые аллеи, специальные поляны для отдыха. Дно искусственного, сегодня высохшего пруда среди густой поросли практически уже не найти. Сохранился сход и небольшой мостик на реке Вишнёвке, фрагмент соснового бора, посаженного руками человека. Конечно, уже не найти и никто из местных не может указать точное место цветочных оранжерей, которые так любил Плевако. О них писал в 70-х годах прошлого века в своем материале об адвокате мичуринский краевед И. Никулин. Иван Степанович красочно описывал приезд Федора Никифоровича в имение. Прибытия хозяина крестьяне всегда ждали с нетерпением, но особенно приятен этот момент был для ребятишек. Плевако любил детей и щедро одаривал их пряниками и конфетами.
«Человек инициативный и не лишенный практической смекалки, – писал И. Никулин, – Плевако как просвещенный земледелец обязательно вводил в своем имении какие-то новшества». Провел телефон на удаленный участок хозяйства, создал пожарную команду, купил пожарный инвентарь. В горячую пору уборки, пока все работали в поле, пожарные спасли не один дом. Федор Никифорович старался облегчить горькую участь крестьянства. Кому сена или соломы отпустит, кому семенами поможет, кому денег даст взаймы. А на благотворительные обеды, которые он устраивал в имении, приходили все селяне. Плевако очень любил цветы, которые в изобилии выращивались в его оранжерее и парке.
Как владелец имения, Федор Никифорович состоял на учете в Козловском земстве. И с 1898 г. Плевако неоднократно избирался гласным уездной земской управы, а позже – гласным Тамбовской губернской управы. Земцы дорожили таким представителем. Да и Плевако гордился званием гласного и ревностно выполнял свои обязанности. Как бы он не был занят, приезжал из Москвы на сессии земского собрания, которые продолжались иногда по несколько дней. Плевако вносил свой вклад и в земские дела. Например, в селе Сурене земство решило строить школу, средств не хватило, и Федор Никифорович пожертвовал 500 рублей. На приемы к Плевако в земство приходили сотни людей. Адвокат никому не отказывал в совете или помощи. В Козлове Плевако создал добровольную пожарную дружину для обслуживания города и ближайших сел. «Козловская газета» в 1902 г. (№51) опубликовала критическое выступление адвоката на сессии земского собрания по поводу неустроенности быта сельского населения и о необходимости коренного улучшения юридических прав крестьян.
Плевако всегда с пониманием относился к проблемам простого народа. Даже сделав блестящую карьеру адвоката, Федор Никифорович не забывал о тяжелой жизни отца, о своей нелегкой юности. Он часто брался защищать простых мещан, рабочих, мелких служащих. «Плевако во всей своей повадке был демократ-разночинец, познавший родную жизнь во всех слоях русского общества, способный, не теряя своего достоинства, подыматься до его верхов и опускаться до его дна», – писал выдающийся юрист А. Кони. Отец Федора Плевако Василий Иванович Плевак происходил из обедневших украинских дворян. С ранней юности он самостоятельно получал образование и зарабатывал себе на жизнь. В город Троицк (ныне Челябинской области), где в 1842 г. появится на свет Федор, Плевак был назначен экзекутором в местную таможню за десять лет до рождения сына.
Екатерина Степанова, крепостная киргизка управляющего таможни, была передана Плеваку в качестве служанки. Василий Иванович приблизил к себе девушку, но так и не женился на ней. Екатерина родила ему пятерых детей (из которых в живых остались трое), переехала с Плеваком в Москву, но брак так и остался гражданским. Это впоследствии сказалось на судьбе сыновей. В Москве отец устроил их в престижное коммерческое училище. Мальчики показывали блестящие успехи, но когда руководство узнало, что они незаконнорожденные, моментально их отчислило. Ребят пришлось отдать в гимназию. Федору исполнилось 12 лет, когда из жизни ушел отец, а через три года умер и любимый старший брат.
После окончания гимназии Федор поступил на юридический факультет Московского университета. Три курса он числился вольнослушателем. Это позволяло сдавать экзамены экстерном. На попечении Федора, который зарабатывал репетиторством, были мать и сестра. Четвертый и пятый курсы Плевако (Федор в студенческие годы так стал записывать свою фамилию) окончил очно.
Начало профессиональной деятельности у Плевако совпало с судебной реформой 1864 г. Она коренным образом преобразила всю систему правосудия Российской империи. Уставы ввели принцип независимости и несменяемости судей; установили подсудность всего населения, без каких либо изъятий; отделили предварительное следствие как от полицейского сыска, так и от прокуратуры; обеспечили состязательность судебного процесса, полностью уровняв в правах стороны обвинения и защиты. Сердцевину реформы составили учреждение суда присяжных и создание свободной, отделенной от государства адвокатуры.
Историки удивлялись, откуда в одночасье появилось так много талантливых адвокатов: Спасович и Арсеньев, Александров и Андреевский, Урусов и Карабчевский, Герард и Боровиковский, Паасовер и Гаевский. Среди этой славной плеяды Плевако занял особое место. В зените славы, в 1870-1890 гг., в Москве он был такой же достопримечательностью, как Царь-пушка и Царь-колокол. Известность Федору Никифоровичу принесло участие в громких процессах. Ходит легенда, что Плевако не проиграл ни одного дела. Это немного не так. Плевако выступал в двух качествах: защитником – представителем обвиняемого и обвинителем – поверенным потерпевшего или гражданского истца. Как защитник Плевако выигрывал большинство дел, но не все. Но вот Плевако-обвинитель торжествовал на всех процессах.
Остроумие, находчивость, способность мгновенно отреагировать на реплику противника, ошеломить аудиторию каскадом неожиданных образов и сравнений, к месту проявленный сарказм – все это и демонстрировал Плевако. На Руси всегда ценилось красное словцо и сметливость. Но главное – это речи Плевако! Речи высочайшего класса юриста-профессионала, глубокого психолога, проникающего в сокровенные тайники человеческой души, знатока общественных нравов и быта разных слоев. В них звучала преданность идеям свободы и права гражданина-демократа, гордость и боль истинного патриота России, любовь и страдание христианина и гуманиста. Адвокат Н.Карабчевский писал: «Плевако был гениальным русским оратором. В этой области он для нас то же, чем был Пушкин для русской поэзии. Могучий богатырь слова, Плевако стяжал себе всероссийскую славу!»
Жаль, что на тамбовской земле о Плевако напоминают только руины его имения. Правда, как нынче говорят, есть в этой истории подвижки. Медленные-медленные, но есть. После многочисленных публикаций о судьбе имения стала материализовываться идея создания музея Ф. Плевако или шире – музея российской адвокатуры. В связи с этим в 2011 г. появилось некоммерческое партнерство «Фонд исторического и культурного наследия отечественной юриспруденции им. Ф.Н. Плевако», которому администрация готова передать усадьбу в собственность для восстановления, создания и поддержания музея. Организаторы фонда рассчитывают не только на свои силы, но и на помощь потомков адвоката, на предоставление ими уникальных сохранившихся предметов и документов, касающихся их знаменитого предка.
Если расширять музей Плевако до музея российской адвокатуры, то надо думать и о других экспонатах. За полтора столетия накопилось немало предметов, документов, фотографий, свидетельствующих о славной истории отечественной адвокатуры и ее выдающихся представителях. Члены партнерства надеются, что многие адвокатские семьи захотят поделиться своими экспонатами. Важно обеспечить их сохранность и доступность. Поэтому в организации музея адвокатуры фонд отдает активную роль адвокатскому сообществу и выборным адвокатским органам. Восстановление усадьбы планируется за счет добровольных пожертвований адвокатов, адвокатских образований, имущественного взноса и финансовой помощи администрации Тамбовской области.
Уже в декабре 2011 г. Фонд исторического и культурного наследия получил Свидетельство о государственной регистрации некоммерческой организации. Год спустя был открыт счет для перечисления пожертвований Фонду Плевако. На то, что дело сдвинулось с мертвой точки, указывает посланное в январе 2013 г. благодарственное письмо президента НП «Фонд имени Ф.Н. Плевако» Евгения Тарло, обращенное жертвователям, принявшим участие в благородном деле восстановления усадьбы Федора Никифоровича Плевако и создания музея российской адвокатуры.
https://tambov.mk.ru/articles/2013/08/07/896728-usadba-fn-plevako-v-tambovskoy-gubernii-i-ee-sudba-segodnya.html
8
Легенды и быль Козлова-Мичуринска / Князья Голицыны и их усадьба
« : 15 Апрель 2021, 18:17:55 »
Итак, краевед Олег Сазонов пишет у себя на сайте:
Допускаем возможность, что граница двух частей города довольно размыта?
По вопросу двухэтажности. То что мы сейчас видим полуподвалом в то время был выше из-за меньшего культурного слоя и мог вполне считаться первым этажом. Многие даже обеспеченные люди на зиму перебирались в такие полуподвальные этажи. Это экономило расходы на отопление и само по себе в них было гораздо теплее. Учитывая такой факт, никольская усадьба Лаптевича выглядит до неприличия роскошной
Городской дом Голицыных в Козлове (Мичуринске), по мнению специалистов, построен в первой четверти XIX века в стиле русского классицизма. Очевидно, после женитьбы строительство городской усадьбы велось по распоряжению Николая Борисовича, отца дирижера. Одноэтажный, каменный дом с полуподвальным этажом, портиком с фронтоном, колонами и неглубоким балконом был необыкновенно элегантен. Окна украшали лепные наличники и, созвучно им обработаны пространства над балконной дверью и между окнами первого этажа и полуподвала. Внутренняя часть здания была разделена на шесть небольших помещений, соединявшихся по принципу анфилады*…. Особняк был достроен дополнительными помещениями в последней четверти XIX века. В.Кученкова «Усадьбы Тамбовской губернии», Тамбов, 2009, стр.209-210.
Голицыных дом, памятник архитектуры и истории в Мичуринске (ул.Гагарина,4). Принадлежал муз. и обществ. деятелям Н.Б. и Ю.Н. Голиц-ным. Построен в 1-й четв.19 в. Представляет собой небольшой особняк в стиле позднего русского классицизма. Дом каменный одноэтажный с полуподвалом. Первонач. имел в плане угловую форму. Ю-зап.часть здания построена в последней четверти 19 в. Уличный фасад имеет трехчастное деление. Центр выделен 4-колонным портиком, увенчанным фронтоном. Окна украшены лепными наличниками. Между окнами 1-го этажа и полуподвала – лепные вставки. Лит.: Материалы Свода памятников истории и культуры РСФСР. Тамбовская область М., 1978. В.Д. Орлова. Тамбовская энциклопедия. Тамбов, 2004.
Приведенные публикации говорят о том, что дом по ул. Гагарина № 4 в г. Козлове (Мичуринске) принадлежал князьям Голицыным. К сожалению, они не подтверждены документально. Некоторые обнаруженные архивные документы заставляют усомниться в достоверности этого утверждения.
Рапорт Козловского городничего Мерказина в Тамбовское губернское правление. «Во исполнение указа оного губернского правления от 5 июля за № 7260 имею честь почтительнейше донести, что согласно требования Усманской дворянской опеки, каменный двухэтажный дом, состоящий в г. Козлове во 2-й части, принадлежащий Князю Юрию Николаевичу Голицыну, со всем находящимся в нем имуществом описан, и отдан уполномоченному по доверенности от опекунши Княгини Голицыной губернскому секретарю Угрюмовскому с распискою. Городничий Мерказин. № 4251. Июля 13 дня 1860 года». ГАТО ф.2 оп.82 д. 104 л.108-108об. https://olegsazonow.ucoz.ru/forum/4-14-7
Итак, 1) дом принадлежащий Ю.Н. Голицыну в Козлове был двухэтажным, а не одноэтажный. 2) он находился во 2-й части г. Козлова. (1-я часть г. Козлова - от Тамбовской заставы до Вознесенской (Революционной) улицы. 2-я часть – от Вознесенкой до Московской заставы). Дом по ул. Гагарина № 4 был расположен в 1-й части г.Козлова.
Голицыных дом, памятник архитектуры и истории в Мичуринске (ул.Гагарина,4). Принадлежал муз. и обществ. деятелям Н.Б. и Ю.Н. Голиц-ным. Построен в 1-й четв.19 в. Представляет собой небольшой особняк в стиле позднего русского классицизма. Дом каменный одноэтажный с полуподвалом. Первонач. имел в плане угловую форму. Ю-зап.часть здания построена в последней четверти 19 в. Уличный фасад имеет трехчастное деление. Центр выделен 4-колонным портиком, увенчанным фронтоном. Окна украшены лепными наличниками. Между окнами 1-го этажа и полуподвала – лепные вставки. Лит.: Материалы Свода памятников истории и культуры РСФСР. Тамбовская область М., 1978. В.Д. Орлова. Тамбовская энциклопедия. Тамбов, 2004.
Приведенные публикации говорят о том, что дом по ул. Гагарина № 4 в г. Козлове (Мичуринске) принадлежал князьям Голицыным. К сожалению, они не подтверждены документально. Некоторые обнаруженные архивные документы заставляют усомниться в достоверности этого утверждения.
Рапорт Козловского городничего Мерказина в Тамбовское губернское правление. «Во исполнение указа оного губернского правления от 5 июля за № 7260 имею честь почтительнейше донести, что согласно требования Усманской дворянской опеки, каменный двухэтажный дом, состоящий в г. Козлове во 2-й части, принадлежащий Князю Юрию Николаевичу Голицыну, со всем находящимся в нем имуществом описан, и отдан уполномоченному по доверенности от опекунши Княгини Голицыной губернскому секретарю Угрюмовскому с распискою. Городничий Мерказин. № 4251. Июля 13 дня 1860 года». ГАТО ф.2 оп.82 д. 104 л.108-108об. https://olegsazonow.ucoz.ru/forum/4-14-7
Итак, 1) дом принадлежащий Ю.Н. Голицыну в Козлове был двухэтажным, а не одноэтажный. 2) он находился во 2-й части г. Козлова. (1-я часть г. Козлова - от Тамбовской заставы до Вознесенской (Революционной) улицы. 2-я часть – от Вознесенкой до Московской заставы). Дом по ул. Гагарина № 4 был расположен в 1-й части г.Козлова.
Допускаем возможность, что граница двух частей города довольно размыта?
По вопросу двухэтажности. То что мы сейчас видим полуподвалом в то время был выше из-за меньшего культурного слоя и мог вполне считаться первым этажом. Многие даже обеспеченные люди на зиму перебирались в такие полуподвальные этажи. Это экономило расходы на отопление и само по себе в них было гораздо теплее. Учитывая такой факт, никольская усадьба Лаптевича выглядит до неприличия роскошной
9
Липецкая область / Липецкие парки
« : 09 Август 2020, 12:08:20 »
Вопрос наверное в основном адресован админу Виктору. На днях посмотрел новый ролик Варламова про Липецк. Я правильно понял, что Нижний парк так хорошо отреконструировали, что там теперь детских аттракционов нет?
Просто он технически выглядел более современным, чем парк Победы (если название на путаю, когда в Липецк с Мича заходишь, то навигатор говорит: пили еще 16 км и ты понимаешь колосальные размеры города). Если да, то куда теперь с ребенком в городе идти?
Просто он технически выглядел более современным, чем парк Победы (если название на путаю, когда в Липецк с Мича заходишь, то навигатор говорит: пили еще 16 км и ты понимаешь колосальные размеры города). Если да, то куда теперь с ребенком в городе идти?
10
Увлечения и хобби / Находки на чердаках
« : 03 Август 2020, 10:29:26 »
Вчера в сарае заметил сверток на гвозде висит, попробовал - довольно легкий. Начал осторожно разворачивать, оказались колбы для керосинки. Шесть штук завернуты в газету "Сельская жизнь" 1987 г. Ценник на них 10 коп. Глянул на "мешке" от 250 руб за такое просят.
Помню на заправке когда работал, то у нас керосин продавался расфасованный по 0,5 и 1 л. Приходит как-то пенсионер преклонных лет и приобретает бутылочку. Дома он видимо не так его запалил, получил столб огня... Дело в прокуратуре для нас продолжилось... Старый заявление накатал, что мы туфту продаем под видом качественного керосина)))
Помню на заправке когда работал, то у нас керосин продавался расфасованный по 0,5 и 1 л. Приходит как-то пенсионер преклонных лет и приобретает бутылочку. Дома он видимо не так его запалил, получил столб огня... Дело в прокуратуре для нас продолжилось... Старый заявление накатал, что мы туфту продаем под видом качественного керосина)))
11
Козловские фамилии / Павшие в бою 7151 г в верховьях реки Сомовца
« : 26 Июль 2020, 19:53:25 »
151-го апреля в 30 день в Козловском уезде верх речки Сомовца на бою татаровя и черкасы побили служилых людей детей боярских.
Семен Толкачев, Прокофей Дубовицкой, Федот Бундин, Аврам Горбачев, Онтон Юмашев, Иван Попов, Тимофей Сарычев, Богдан Чертищев, Матфей Казначеев, Петр Левшин, Никита Устиньин, Богдан Селиванов, Терентей Черемисинов, Терентей Чесново, Дорофей Логинов, Онтон Своитинов, Агей Вяльцов, Михайло Хованской, Иван Зорин.
Семен Толкачев, Прокофей Дубовицкой, Федот Бундин, Аврам Горбачев, Онтон Юмашев, Иван Попов, Тимофей Сарычев, Богдан Чертищев, Матфей Казначеев, Петр Левшин, Никита Устиньин, Богдан Селиванов, Терентей Черемисинов, Терентей Чесново, Дорофей Логинов, Онтон Своитинов, Агей Вяльцов, Михайло Хованской, Иван Зорин.
12
Легенды и быль Козлова-Мичуринска / Воспоминания о Козлове -Мичуринске
« : 01 Июль 2020, 17:41:38 »
Как жили ваши бабушки и прабабушки” Воспоминания Н. А. Бычковой
Представляемая читателю семейная хроника относится к редкому в отечественной мемуаристике жанру народных воспоминаний. Рассказчица — московская мещанка Наталья Алексеевна Бычкова (урожд. Румянцева) (1860—1942) — дочь бывшего крепостного. Люди этого сословия, даже и “знавшие грамоте”, не были привычны к письму и исключительно редко записывали свои воспоминания. Почти столь же редко находились рядом с ними и люди, делавшие это за них. Нашей рассказчице повезло: такой человек ей встретился, и рассказы Натальи Алексеевны были записаны В. В. Юрьевой в конце 1930-х гг. Воспоминания — частью рукописные, частью перепечатанные на машинке — были переданы в ГЛМ, а позднее оказались в собрании РГАЛИ (Ф. 1337. Оп. 3. Д. 37). При публикации сохранены стилистические особенности и оригинальная транскрипция имен собственных.
Наталья Алексеевна Бычкова (девичья фамилия Румянцева) родилась 8 (ст. стиль) августа 1860 г. в Москве. Окончив казенную школу кройки и шитья, поступила домашней швеей в дом купцов Евдокимовых, где жила до замужества (1882) своего с Алексеем Филипповичем Бычковым. Служил он приказчиком на дровяном складе, подрядчиком, управляющим именьями и комиссионером.
Наталья Алексеевна очень много путешествовала с мужем по “матушке-России, была в “Малороссии”, на севере, ездила по “святым местам”, жила во многих городах.
Очень наблюдательная, неглупая, обладающая прекрасной памятью, Наталья Алексеевна была истинно русским человеком и глубоко любила свою родину и свой народ.
Рассказывала она о своей жизни и своих жизненных спутниках и непременно прибавляла: “И все это было, и все это прошло”. Наталья Алексеевна много читала в молодости, не только “божественное”, но и всевозможные книги, помнила стихотворения, ученые ею в детстве, часто повторяла Пушкина, Лермонтова. Говорила, что она с мужем выписывала “Ниву” и другие журналы. Писала с трудом, например, “поминанье” в церковь, счет на купленные продукты.
Рассказывать она любила всегда во время какой-нибудь легкой работы (вязанья, штопки, чистки ягод) или к концу чаепития, после 8—10 чашки чая.
Опрокинув тяжелый толстый стакан из граненого стекла и утерев концами ситцевого платка над верхней губой, начинала: “Вот, помнится мне, да недавно это еще было, годов 25, поди, тому назад, покойница Надежда Дмитриевна, ваша прабабушка...” — и отставляла стакан с блюдцем на середину стола. Стакан этот жил у нее 44 года, чай она пила несколько раз в день только из него, говорила, что стакан этот она и на пол часто роняла, наливала в него кипяток после холодной воды, и “все ничего”. “Уж я знаю, как он расколется, значит, мне помирать”.
В конце 1941 года, когда немцы подходили к Москве, стакан вдруг, “ни с того, ни с сего”, лопнул. Наталья Алексеевна, увидев его распавшимся на две части, вздохнув, сказала: “В нынешнем году и мне конец”.
Когда на соседний двор (музей Толстого на Кропоткинской) попала фугасная бомба, это произвело страшное впечатление на Н(аталью) А(лексеевну). Она как-то “ушла в себя”, стала слабеть, и 23 марта 1942 года, в полном сознании, исполнив все православные обряды и простившись со всеми окружающими, умерла на 82 году жизни. Похоронена на Ваганьковском кладбище.
Рассказы ее записаны внучкой сверстницы Натальи Алексеевны — Лидии Александровны Цветковой — Верой Владимировной Юрьевой (по мужу Скавронской) в 30-х годах. Писалось тут же, как говорится, из уст рассказчицы, ее стилем, ее языком простой русской женщины, много повидавшей на своем веку.
***
Маменька-покойница в Козлове родилась, в Козлове до замужества и проживала. Дед-то мой из купечества был, обеднел только, совсем разорился. Детей у него шестнадцать человек было: шесть сыновей да десяток девчонок. Троих Господь прибрал, тринадцать в живых осталось. Пятерых девок удалось с рук сбыть, мать шестая была. К этому времени деду совсем в торговле не повезло, беда, да и только. Заневестились дочери, а женихов не находится. Потому, для своего звания, для купеческого — капиталов нету, а мужику белоручки не нужны, значит, к черной работе не приучены. Сами знаете, какая работа у мужика. Всякие там рукоделия, да что псалтырь разобрать сумеет — ни к чему. Маменьку только на 29 году просватали.
Отец-то мой из крепостных был, вольноотпущенный помещицы Косогорской, в Мценском уезде поместье было, Орловской губернии. Как заболела барыня, почуяла кончину, всем крепостным волю дала. После смерти ее наследники больно ругались: “По миру, — говорят, — нас она пустила”.
Барыня-то добрая была — отец рассказывал, а кругом лютые господа были. Отца моего ценила и уважала, управителем имения сделала. Талантливый был батюшка-покойник, сметливый мужик, хотя и не грамотей. Грамоте ни в зуб не знал, да на что она ему и нужна была, грамота-то? На то конторщика держали. Счета там какие — все в голове имел.
Маленьким еще мальчонкой папеньку покойного из деревни на барский двор взяли. В казачки. Мать его, бабушка моя, стало быть, выходит, ревмя ревела, сына провожая. Сладкое ли дело в барских хоромах на побегушках быть? Всяк тебе хозяин, и никогда покоя нету. К этому времени у бабки несчастье случилось, мало того, по моему отце очень убивалась, а тут ушла барщину править, а младший сыночек, Прохором звали (двух годов не было) потянулся за щами, да весь горшок на себя и перпрокинул. Умер мальчишечка.
Ну, значит, просватали маменьку. Жених-то ей впору в отцы годился, вдвойне старше был, да и притом вдовый. Пил очень. Сам отец про себя рассказывал, да и люди говорили — испортили отца, травой какой опоили: до тридцати пяти лет вина в рот не брал, а тут запил горькую. Сам-то с того как мучился, а слаб был на вино очень. С зависти это его люди, больно везло ему во всем. Говорили, первую жену в пьяном виде в могилу свел. Маменька плачет, убивается: “Не пойду за него, лучше век вековушкой буду”. А бабушка-покойница (Царство ей Небесное) сама с маменькой слезы проливает, видно, жалеет, да как не жалеть — дочь родная (хоть и десяток у ней дочерей-то), всячески ее упрашивает, уговаривает:
— Выходи, — говорит, — за него, за тобой, — говорит, — еще четверо идут. Ты, старшая, не пойдешь замуж, им в девках из-за тебя оставаться.
А раньше ни-ни младшей сестре наперед старшей к венцу идти. Сестры со слезами умоляют: “Нам из-за тебя пропадать, в девицах век коротать”. А к слову сказать, лицом из них никто не вышел. Ни Фиозва, ни Феоктиста, ни Алевтина с Музою — тетки мои. По календарю имена давали, в какой день родился, тем святым и называли. Мать Лидией звали, имя редкое тогда было и красивое.
Ну, потужила, потужила маменька, да как быть: у отца родного век на шее не просидишь. Пошла к венцу. Конечно, и обидно было. Старый, да вдовый, и еще крепостной бывший. А хоть и не из благородных она сама-то, да все как-никак купеческая дочка. Французскому обучена даже была, а одну сестру ее у учителя танцам учили. Потому, всем все сразу не к чему. Кого чему. Рукоделия всяческие женские знали, конечно, по хозяйству тоже, не то, что теперь, ничего по дому не умеют. А тетки мои, все четыре, что матери были моложе, так в девицах и остались, опять-таки купцов не нашлось, а мужику на черную работу изнеженных брать страшно. Рукоделием промышляли, при родителях жили, а кто у замужней сестры. И дожили все мои тетеньки до восьмидесяти лет, да и за 80 перевалили. Очень долговечные все в нашей семье. Купцы-то, у коих дети не жили, в честь теток имена новорожденным давать стали. Знала я одну Фиезвочку, ничего жила, может, и теперь еще жива, коль в мою тетеньку пошла.
***
Маменька любила про родной Козлов вспоминать, как ей в девичестве жилось. Козлов в ту пору большой город был, хороший. 7 церквей, 2 монастыря, дома каменные. Училище уездное было, 35 тысяч жителей.
В Козлове в то время девицы все больше рукоделием занимались, из купечества там небогатого, или из мещан. А уж первой рукодельницей у них Груня слыла, не девка, а клад была, кружево ли тончайшее сплести, гладь ли, бисером, золотом вышить, — никто по работе с ней спорить не мог, потому, говорят, лучше всех свое дело знала. Как царь-то, Николай Павлович, с царицей в Козлов приезжали, она, Груня, пелену золототканую подносила своей работы. Вот какая рукодельница была. А, смешно сказать, почти без рук родилась. Груня-то маменьке-покойнице троюродной сестрой приходилась. В семье девятая по счету была. Мать-то ее с ней долго мучилась, как родила. Бабка как взглянет на новорожденную, да как ахнет. А сама потихоньку отцу шепчет: “Неси, — говорит, — ты ее, батюшка, скорей с глаз долой, пока жена твоя не видала. Девчонку-то, — говорит, — бес пометил”. Ну, значит, схватил отец дочку, да в сенцы. Глядит, а у нее пальцы все перепонкой затянуты, чисто как у гуся. Что делать?.. Люди небогатые — куда такая нужна, какая из нее работница выйдет? Отец долго думать не стал, взял нож кухонный, поточил, да всю ей перепонку промеж пальцев и прорезал. Паутинкой обложил, тряпками перевязал, и какая девка хорошая вышла, первая по рукоделию слыла... Какие там дохтора! Один на весь город был, да и то все больше пьяный валялся, когда в картишки у помещиков не играл. Бабки и лечили. Да тогда и народ меньше болел. Каленый народ был. Своими все средствами. Уж ежели очень плохо станет, за бабкой бегут, да за попом. Травами пользовались, а то больно простыл, ломота (грип, по-нынешнему, приключится) — пошел в баню, попарился — как рукой сняло. Либо с уголька спрыснут, от сглазу (Этот способ “лечения” заключался в следующем: в миску наливали воды и насыпали пригоршню углей из печки, потом этой водой поили больного или, набрав в рот, прыскали ему в лицо). Ладонки разные тоже носили, чтоб не болеть, значит, помогает. А то просто на Бога, что Бог даст: выздоровел — хорошо, а помер — Его святая воля.
***
Государь-император Николай Павлович с супругой Александрой Федоровной да дочкой Марией Николаевной в Козлов приезжали (Это событие скорее всего относится к 1847 г.). Дом им самый лучший отвели, празднество в их честь устроили. Звонили во всех церквах, да город вечером плошками разноцветными украшали. Маменька в ту пору совсем молоденькая была. Царь поехал, не знаю, чего там осматривать, а царица с великой княжной, благо погода хорошая стояла, на балкончик вышли. Известно, собрался народ — поглазеть. Государыня-матушка милостиво со всеми разговаривает. Мария Николаевна,малюточкой еще была (Вел. княжна Мария Николаевна (1819—1876) была значительно старше матери рассказчицы, так что речь, скорее всего, идет о ее дочери, внучке Николая I, Вел. княжне Марии Максимилиановне 1841—1914), ребятишкам сласти кидает. Вдруг, как ветер подует, платья-то широкие носили, юбка-то как у царицы поднялась, а юбок под низом на ней шелковых красных две аль три штуки надеты. Бабы-то как заохают: “Матушка-царица вся как есть в сафьян обтянута!”
Маменька ну и смеялась! Энтакую штуку сказать!
***
Уж я вам говорила, что Козлов в ту пору не плохой город был. Как же, и помещики свои дома в городе имели. Наезжали по зимам. Балы, вечера давали на святках и на масленой. Хорошие дома, богатые. Князь Голицын под самым Козловым жил4. Богач страсть какой. Все о родном городе заботился, церкви подновлял, домов настроил, денег много жертвовал на сирот там, да на бедных. Чтили его очень и побаивались.
На масленой, бывало, народ веселит. Сани в два яруса соорудить велит, сам сядет под низ, на коврах развалится, а на верхушку песельников ряженых из своих крепостных посадит. Так и ездит по всему городу. Песельники песни орут, на разных инструментах играют. Понятно, народ за ними валом валит. Так всю масленую и катаются.
А у самой базарной площади так вроде бульварчика что-то было, ну, вздумал князь этот самый бульварчик приукрасить. Статуи голые поставили с обеих сторон. Оно, конечно, красиво, даже очень получилось, да вот беда: едут мужики из деревни на базар — лошадь стой, сам слезает, да ну к статуям кланяться и молиться. “Богов, мол, понаставили”. Одно искушение: стоит на коленях и крестится. Грех, да и только. И ни один поп князю сказать не решается, потому князь — сила. Неизвестно, как еще взглянет: мне, дескать, никто не указ. А оставить так тоже нельзя, идолам поклоненье-то. Уж окольными путями там, не то до губернатора, не то до архиерея довели. Убрали статуи.
***
Конечно, помещиков кругом не мало было. Были и лютые, людей до смерти засекали, измывались по-всякому, а другие и ничего — добрые, терпеливые. Только добрые-то редко попадались, уж так всегда на свете.
Под Козловым тут у одних тоже именье было. Не из богатых, а ничего жили. Старик отец хоть и в очень преклонных годах был, а все ж таки сам хозяйство вел, дочка ему помогала (сам он вдовый был). Сыновья с им не жили, не то в Москве, не то в Петербурге, а кто в Тамбове находились по службе. Дочери разъединой вольная волюшка была дана. И по энтой самой волюшке она над крепостными своими что хотела творила.
Особенно доставалось горничной ейной, Акульке. Уж так ее унижала Машера (Машерой ее родные звали5, Марья по-нашему, по-простому). Наплюет, бывало, грязь всякую разведет, да зовет ту: “На, убери!” Встанет, руки скрестит на груди и смотрит, улыбается, чисто ли. Мало того, простите меня, заставляла с собой в уборную ходить, рук своих барских марать не хотела. “Я, мол, не могу, меня претит, а ты, холопка, на то и создана, чтобы за барами прибирать”. Ну, раз тоже и прорвало холопку. Та ей в тряпку булавочку сунула, да булавочкой-то провела. Вскрикнула барыня, заохала: “Чтой-то?” — говорит.
А Акулька и отвечает: “Не могу, мол, знать, по нечаянности”.
— Я тебя, такая-сякая, на конюшне засеку, в дальнюю деревню сошлю!..
Постращала-постращала, да на сей раз жаловаться не пошла, стыдно, верно, стало. Обыкновенно чуть что — бежит к отцу: “Так, мол, и так, накажи ее, мерзавку”. Барин был не злой человек, да уж говорила я, дочке единой ни в чем отказу не было. Только никому не сказала, что с ней Акулька сотворила. И с той поры ни-ни, без Акульки обходится стала. Выучила ее Акулька.
Тут в скором времени Машерин дядя приехал, помещик Баженов, Иван Андреевич, богатей, именье в три тысячи душ под Тамбовом. Сидят раз в саду, чаи распивают. Акулька тут же за столом прислуживает. Машера ее и так, и сяк задеть старается: то, мол, да не так, не хорошо. Наедине-то в покое оставляла, побаивалась, видно, как бы опять на булавочку-то не напороться, а при других, чужие ежели особенно, — рады стараться. Дядя сидел, сидел, да вдруг и говорит:
— Продай, — говорит, — мне, Машера, Акульку, иль обменяй на кого. Тебе, — говорит, — видно, она не по нутру пришлась.
А Акулька-то Машерина собственная была. Машера подумала, да согласилась. Рада от Акульки избавиться. Дядюшка-то и увез с собой свою новую крепостную душу, а в скором времени на свадьбу позвал — женится помещик Баженов на своей холопке, девке Акульке.
Стала она Акулиной Амельяновной, владетельницей трех тысяч душ. Машера-то из себя выходила:
— Как же так, — говорит, — ведь я должна ее теперь тетенькой звать, ручки у ней целовать, у хамки!
На свадьбу не поехали, ни Марья Антоновна, ни ее отец. А Акулина Амельяновна в почет и уважение вошла. И хоть лицом некрасивая была, ну прямо некрасивая, черная такая, да характера доброго, отзывчивого.
Слышала я, многие так девки крепостные барынями становились, свою же братию били и притесняли, со свету белого сживали. Забывали о своем о прежнем положении, лютели с каждым днем на человеческой крови. Про Акулину Амельяновну того сказать нельзя. Пальцем никого не тронула, ласкова со всеми, приветлива, ангел, а не человек была. Грамоте понемногу обучилась, по-французски сказать умела, чтоб перед мужниными гостями в грязь лицом не ударить.
Барыни-то окрестные сначала ох как на Акульку косились, да хлеб-соль, приемы радушные дело сделали, притом же муж ейный Иван Андреевич богач во всей округе, да с князьями, с графами столичными службу водил.
В Тамбов, бывало, Акулина Амельяновна под праздники выезжала. В карете золоченой, лакеи на запятках, сама в шелках-кружевах, да на горничной на приближенной платье шикарное с барского плеча. Купцы из лавок выбегут, начнут самой товары казать, всю, бывало, лавку ей в угоду вверх дном перевернут. Материи разной накупит, вот сколько аршин, платков там разных, лент ярких. Все в подарки всем. Страсть добра была дарить.
А у Машеры к тому времени случилось горе — отец помер. Братья съехались, именье разделили, не то пошло. Братья Марье Антоновне — не отец-баловник. Прощай, воля прежняя. Не к тому Машера привыкла. Пробовала было волю показать, — видит, дело плохо. Потужила-потужила, и смолкла. Живет, из братниных рук глядит. Тут купец Осетров (богатей, мукой торговал, а маменьке моей двоюродным братом приходился) подвернулся, пошла за него Марья Антоновна, захотелось ей снова хозяйкой сделаться. Хоть и купец, да где тут разбирать.
Этак вот несколько годов прошло: пять ли, шесть ли, более ли. Стали у Машериного мужа дела плохо идти, хуже да хуже. Покучивать стал, да в картишки поигрывать, ну, и разорился вконец. Тяжко Марье Антоновне пришлось — муж никудышный, детей куча, просто есть нечего. Сунулась к братьям, а у тех все давным-давно спущено, полушкой помочь не могут. К дяде идти — опять-таки стыд не позволяет: “Как, мол, я, столбовая дворянка, у своей прежней холопки на черный день просить приду?” Так с хлеба на квас живет, перебивается. Дети тоже подросли, детей учить надобно. Муж да братья к дяде на поклон посылают: “Ему, дескать, тебе тысячу-другую плевое дело отдать, а тебе спасение”.
— Не могу, — твердит, а все ж таки пошла. Жалость к детям стыд, должно быть, переломила.
Входит. Лакей ее в гостиную привел, пошел барыне доложить: “Осетрова-де пожаловала”. Машере-то каково, что передумала, что перечувствовала, покаместь о ней докладывать ходили? Примет ли Акулька-мерзавка? А ну, как за дверь пошлет? Всяко бывало.
Вышла к ней Акулина Амельяновна, разодетая в белый шелковый пенюар, шелками расшитый (свои мастерицы были). Машера к ручке. Не дала та, отдернула. Да тут главная в намереньи суть.
Усадила Марью Антоновну Акулина Амельяновна, заплакала Машера слезами горькими, стала о своем бедственном положении говорить. Акулька-то свою барыню прежнюю утешает: “Всем, — говорит, — что есть в моих средствах и в силах, вашему семейству помогу. И Ивана Андреевича своего упрошу”.
Сдержала слово Акулина Амельяновна: деньгами сколько там тысяч помогли, детей в столицу учиться пристроили, а холстов, холстов, да провизии всякой, чего только с собой не надавали, сколько уж там возов. Поправились дела с тех пор у Осетровых. Муж Марьи Антоновны пить бросил, опять торговлю завел, прежнего богатства хоть и не было, но с достатком жили, прилично.
А у Акулины Амельяновны сын после на всю округу славился. Рассказывали люди, чего-то он вроде монастыря завел. Женат только был, да с женой по-христиански жил, добродетельно. Добер был, весь в мать. Уж к этому времени, конечно, крепостного права уж не было, в 61 году дали волю ту.
Представляемая читателю семейная хроника относится к редкому в отечественной мемуаристике жанру народных воспоминаний. Рассказчица — московская мещанка Наталья Алексеевна Бычкова (урожд. Румянцева) (1860—1942) — дочь бывшего крепостного. Люди этого сословия, даже и “знавшие грамоте”, не были привычны к письму и исключительно редко записывали свои воспоминания. Почти столь же редко находились рядом с ними и люди, делавшие это за них. Нашей рассказчице повезло: такой человек ей встретился, и рассказы Натальи Алексеевны были записаны В. В. Юрьевой в конце 1930-х гг. Воспоминания — частью рукописные, частью перепечатанные на машинке — были переданы в ГЛМ, а позднее оказались в собрании РГАЛИ (Ф. 1337. Оп. 3. Д. 37). При публикации сохранены стилистические особенности и оригинальная транскрипция имен собственных.
Наталья Алексеевна Бычкова (девичья фамилия Румянцева) родилась 8 (ст. стиль) августа 1860 г. в Москве. Окончив казенную школу кройки и шитья, поступила домашней швеей в дом купцов Евдокимовых, где жила до замужества (1882) своего с Алексеем Филипповичем Бычковым. Служил он приказчиком на дровяном складе, подрядчиком, управляющим именьями и комиссионером.
Наталья Алексеевна очень много путешествовала с мужем по “матушке-России, была в “Малороссии”, на севере, ездила по “святым местам”, жила во многих городах.
Очень наблюдательная, неглупая, обладающая прекрасной памятью, Наталья Алексеевна была истинно русским человеком и глубоко любила свою родину и свой народ.
Рассказывала она о своей жизни и своих жизненных спутниках и непременно прибавляла: “И все это было, и все это прошло”. Наталья Алексеевна много читала в молодости, не только “божественное”, но и всевозможные книги, помнила стихотворения, ученые ею в детстве, часто повторяла Пушкина, Лермонтова. Говорила, что она с мужем выписывала “Ниву” и другие журналы. Писала с трудом, например, “поминанье” в церковь, счет на купленные продукты.
Рассказывать она любила всегда во время какой-нибудь легкой работы (вязанья, штопки, чистки ягод) или к концу чаепития, после 8—10 чашки чая.
Опрокинув тяжелый толстый стакан из граненого стекла и утерев концами ситцевого платка над верхней губой, начинала: “Вот, помнится мне, да недавно это еще было, годов 25, поди, тому назад, покойница Надежда Дмитриевна, ваша прабабушка...” — и отставляла стакан с блюдцем на середину стола. Стакан этот жил у нее 44 года, чай она пила несколько раз в день только из него, говорила, что стакан этот она и на пол часто роняла, наливала в него кипяток после холодной воды, и “все ничего”. “Уж я знаю, как он расколется, значит, мне помирать”.
В конце 1941 года, когда немцы подходили к Москве, стакан вдруг, “ни с того, ни с сего”, лопнул. Наталья Алексеевна, увидев его распавшимся на две части, вздохнув, сказала: “В нынешнем году и мне конец”.
Когда на соседний двор (музей Толстого на Кропоткинской) попала фугасная бомба, это произвело страшное впечатление на Н(аталью) А(лексеевну). Она как-то “ушла в себя”, стала слабеть, и 23 марта 1942 года, в полном сознании, исполнив все православные обряды и простившись со всеми окружающими, умерла на 82 году жизни. Похоронена на Ваганьковском кладбище.
Рассказы ее записаны внучкой сверстницы Натальи Алексеевны — Лидии Александровны Цветковой — Верой Владимировной Юрьевой (по мужу Скавронской) в 30-х годах. Писалось тут же, как говорится, из уст рассказчицы, ее стилем, ее языком простой русской женщины, много повидавшей на своем веку.
***
Маменька-покойница в Козлове родилась, в Козлове до замужества и проживала. Дед-то мой из купечества был, обеднел только, совсем разорился. Детей у него шестнадцать человек было: шесть сыновей да десяток девчонок. Троих Господь прибрал, тринадцать в живых осталось. Пятерых девок удалось с рук сбыть, мать шестая была. К этому времени деду совсем в торговле не повезло, беда, да и только. Заневестились дочери, а женихов не находится. Потому, для своего звания, для купеческого — капиталов нету, а мужику белоручки не нужны, значит, к черной работе не приучены. Сами знаете, какая работа у мужика. Всякие там рукоделия, да что псалтырь разобрать сумеет — ни к чему. Маменьку только на 29 году просватали.
Отец-то мой из крепостных был, вольноотпущенный помещицы Косогорской, в Мценском уезде поместье было, Орловской губернии. Как заболела барыня, почуяла кончину, всем крепостным волю дала. После смерти ее наследники больно ругались: “По миру, — говорят, — нас она пустила”.
Барыня-то добрая была — отец рассказывал, а кругом лютые господа были. Отца моего ценила и уважала, управителем имения сделала. Талантливый был батюшка-покойник, сметливый мужик, хотя и не грамотей. Грамоте ни в зуб не знал, да на что она ему и нужна была, грамота-то? На то конторщика держали. Счета там какие — все в голове имел.
Маленьким еще мальчонкой папеньку покойного из деревни на барский двор взяли. В казачки. Мать его, бабушка моя, стало быть, выходит, ревмя ревела, сына провожая. Сладкое ли дело в барских хоромах на побегушках быть? Всяк тебе хозяин, и никогда покоя нету. К этому времени у бабки несчастье случилось, мало того, по моему отце очень убивалась, а тут ушла барщину править, а младший сыночек, Прохором звали (двух годов не было) потянулся за щами, да весь горшок на себя и перпрокинул. Умер мальчишечка.
Ну, значит, просватали маменьку. Жених-то ей впору в отцы годился, вдвойне старше был, да и притом вдовый. Пил очень. Сам отец про себя рассказывал, да и люди говорили — испортили отца, травой какой опоили: до тридцати пяти лет вина в рот не брал, а тут запил горькую. Сам-то с того как мучился, а слаб был на вино очень. С зависти это его люди, больно везло ему во всем. Говорили, первую жену в пьяном виде в могилу свел. Маменька плачет, убивается: “Не пойду за него, лучше век вековушкой буду”. А бабушка-покойница (Царство ей Небесное) сама с маменькой слезы проливает, видно, жалеет, да как не жалеть — дочь родная (хоть и десяток у ней дочерей-то), всячески ее упрашивает, уговаривает:
— Выходи, — говорит, — за него, за тобой, — говорит, — еще четверо идут. Ты, старшая, не пойдешь замуж, им в девках из-за тебя оставаться.
А раньше ни-ни младшей сестре наперед старшей к венцу идти. Сестры со слезами умоляют: “Нам из-за тебя пропадать, в девицах век коротать”. А к слову сказать, лицом из них никто не вышел. Ни Фиозва, ни Феоктиста, ни Алевтина с Музою — тетки мои. По календарю имена давали, в какой день родился, тем святым и называли. Мать Лидией звали, имя редкое тогда было и красивое.
Ну, потужила, потужила маменька, да как быть: у отца родного век на шее не просидишь. Пошла к венцу. Конечно, и обидно было. Старый, да вдовый, и еще крепостной бывший. А хоть и не из благородных она сама-то, да все как-никак купеческая дочка. Французскому обучена даже была, а одну сестру ее у учителя танцам учили. Потому, всем все сразу не к чему. Кого чему. Рукоделия всяческие женские знали, конечно, по хозяйству тоже, не то, что теперь, ничего по дому не умеют. А тетки мои, все четыре, что матери были моложе, так в девицах и остались, опять-таки купцов не нашлось, а мужику на черную работу изнеженных брать страшно. Рукоделием промышляли, при родителях жили, а кто у замужней сестры. И дожили все мои тетеньки до восьмидесяти лет, да и за 80 перевалили. Очень долговечные все в нашей семье. Купцы-то, у коих дети не жили, в честь теток имена новорожденным давать стали. Знала я одну Фиезвочку, ничего жила, может, и теперь еще жива, коль в мою тетеньку пошла.
***
Маменька любила про родной Козлов вспоминать, как ей в девичестве жилось. Козлов в ту пору большой город был, хороший. 7 церквей, 2 монастыря, дома каменные. Училище уездное было, 35 тысяч жителей.
В Козлове в то время девицы все больше рукоделием занимались, из купечества там небогатого, или из мещан. А уж первой рукодельницей у них Груня слыла, не девка, а клад была, кружево ли тончайшее сплести, гладь ли, бисером, золотом вышить, — никто по работе с ней спорить не мог, потому, говорят, лучше всех свое дело знала. Как царь-то, Николай Павлович, с царицей в Козлов приезжали, она, Груня, пелену золототканую подносила своей работы. Вот какая рукодельница была. А, смешно сказать, почти без рук родилась. Груня-то маменьке-покойнице троюродной сестрой приходилась. В семье девятая по счету была. Мать-то ее с ней долго мучилась, как родила. Бабка как взглянет на новорожденную, да как ахнет. А сама потихоньку отцу шепчет: “Неси, — говорит, — ты ее, батюшка, скорей с глаз долой, пока жена твоя не видала. Девчонку-то, — говорит, — бес пометил”. Ну, значит, схватил отец дочку, да в сенцы. Глядит, а у нее пальцы все перепонкой затянуты, чисто как у гуся. Что делать?.. Люди небогатые — куда такая нужна, какая из нее работница выйдет? Отец долго думать не стал, взял нож кухонный, поточил, да всю ей перепонку промеж пальцев и прорезал. Паутинкой обложил, тряпками перевязал, и какая девка хорошая вышла, первая по рукоделию слыла... Какие там дохтора! Один на весь город был, да и то все больше пьяный валялся, когда в картишки у помещиков не играл. Бабки и лечили. Да тогда и народ меньше болел. Каленый народ был. Своими все средствами. Уж ежели очень плохо станет, за бабкой бегут, да за попом. Травами пользовались, а то больно простыл, ломота (грип, по-нынешнему, приключится) — пошел в баню, попарился — как рукой сняло. Либо с уголька спрыснут, от сглазу (Этот способ “лечения” заключался в следующем: в миску наливали воды и насыпали пригоршню углей из печки, потом этой водой поили больного или, набрав в рот, прыскали ему в лицо). Ладонки разные тоже носили, чтоб не болеть, значит, помогает. А то просто на Бога, что Бог даст: выздоровел — хорошо, а помер — Его святая воля.
***
Государь-император Николай Павлович с супругой Александрой Федоровной да дочкой Марией Николаевной в Козлов приезжали (Это событие скорее всего относится к 1847 г.). Дом им самый лучший отвели, празднество в их честь устроили. Звонили во всех церквах, да город вечером плошками разноцветными украшали. Маменька в ту пору совсем молоденькая была. Царь поехал, не знаю, чего там осматривать, а царица с великой княжной, благо погода хорошая стояла, на балкончик вышли. Известно, собрался народ — поглазеть. Государыня-матушка милостиво со всеми разговаривает. Мария Николаевна,малюточкой еще была (Вел. княжна Мария Николаевна (1819—1876) была значительно старше матери рассказчицы, так что речь, скорее всего, идет о ее дочери, внучке Николая I, Вел. княжне Марии Максимилиановне 1841—1914), ребятишкам сласти кидает. Вдруг, как ветер подует, платья-то широкие носили, юбка-то как у царицы поднялась, а юбок под низом на ней шелковых красных две аль три штуки надеты. Бабы-то как заохают: “Матушка-царица вся как есть в сафьян обтянута!”
Маменька ну и смеялась! Энтакую штуку сказать!
***
Уж я вам говорила, что Козлов в ту пору не плохой город был. Как же, и помещики свои дома в городе имели. Наезжали по зимам. Балы, вечера давали на святках и на масленой. Хорошие дома, богатые. Князь Голицын под самым Козловым жил4. Богач страсть какой. Все о родном городе заботился, церкви подновлял, домов настроил, денег много жертвовал на сирот там, да на бедных. Чтили его очень и побаивались.
На масленой, бывало, народ веселит. Сани в два яруса соорудить велит, сам сядет под низ, на коврах развалится, а на верхушку песельников ряженых из своих крепостных посадит. Так и ездит по всему городу. Песельники песни орут, на разных инструментах играют. Понятно, народ за ними валом валит. Так всю масленую и катаются.
А у самой базарной площади так вроде бульварчика что-то было, ну, вздумал князь этот самый бульварчик приукрасить. Статуи голые поставили с обеих сторон. Оно, конечно, красиво, даже очень получилось, да вот беда: едут мужики из деревни на базар — лошадь стой, сам слезает, да ну к статуям кланяться и молиться. “Богов, мол, понаставили”. Одно искушение: стоит на коленях и крестится. Грех, да и только. И ни один поп князю сказать не решается, потому князь — сила. Неизвестно, как еще взглянет: мне, дескать, никто не указ. А оставить так тоже нельзя, идолам поклоненье-то. Уж окольными путями там, не то до губернатора, не то до архиерея довели. Убрали статуи.
***
Конечно, помещиков кругом не мало было. Были и лютые, людей до смерти засекали, измывались по-всякому, а другие и ничего — добрые, терпеливые. Только добрые-то редко попадались, уж так всегда на свете.
Под Козловым тут у одних тоже именье было. Не из богатых, а ничего жили. Старик отец хоть и в очень преклонных годах был, а все ж таки сам хозяйство вел, дочка ему помогала (сам он вдовый был). Сыновья с им не жили, не то в Москве, не то в Петербурге, а кто в Тамбове находились по службе. Дочери разъединой вольная волюшка была дана. И по энтой самой волюшке она над крепостными своими что хотела творила.
Особенно доставалось горничной ейной, Акульке. Уж так ее унижала Машера (Машерой ее родные звали5, Марья по-нашему, по-простому). Наплюет, бывало, грязь всякую разведет, да зовет ту: “На, убери!” Встанет, руки скрестит на груди и смотрит, улыбается, чисто ли. Мало того, простите меня, заставляла с собой в уборную ходить, рук своих барских марать не хотела. “Я, мол, не могу, меня претит, а ты, холопка, на то и создана, чтобы за барами прибирать”. Ну, раз тоже и прорвало холопку. Та ей в тряпку булавочку сунула, да булавочкой-то провела. Вскрикнула барыня, заохала: “Чтой-то?” — говорит.
А Акулька и отвечает: “Не могу, мол, знать, по нечаянности”.
— Я тебя, такая-сякая, на конюшне засеку, в дальнюю деревню сошлю!..
Постращала-постращала, да на сей раз жаловаться не пошла, стыдно, верно, стало. Обыкновенно чуть что — бежит к отцу: “Так, мол, и так, накажи ее, мерзавку”. Барин был не злой человек, да уж говорила я, дочке единой ни в чем отказу не было. Только никому не сказала, что с ней Акулька сотворила. И с той поры ни-ни, без Акульки обходится стала. Выучила ее Акулька.
Тут в скором времени Машерин дядя приехал, помещик Баженов, Иван Андреевич, богатей, именье в три тысячи душ под Тамбовом. Сидят раз в саду, чаи распивают. Акулька тут же за столом прислуживает. Машера ее и так, и сяк задеть старается: то, мол, да не так, не хорошо. Наедине-то в покое оставляла, побаивалась, видно, как бы опять на булавочку-то не напороться, а при других, чужие ежели особенно, — рады стараться. Дядя сидел, сидел, да вдруг и говорит:
— Продай, — говорит, — мне, Машера, Акульку, иль обменяй на кого. Тебе, — говорит, — видно, она не по нутру пришлась.
А Акулька-то Машерина собственная была. Машера подумала, да согласилась. Рада от Акульки избавиться. Дядюшка-то и увез с собой свою новую крепостную душу, а в скором времени на свадьбу позвал — женится помещик Баженов на своей холопке, девке Акульке.
Стала она Акулиной Амельяновной, владетельницей трех тысяч душ. Машера-то из себя выходила:
— Как же так, — говорит, — ведь я должна ее теперь тетенькой звать, ручки у ней целовать, у хамки!
На свадьбу не поехали, ни Марья Антоновна, ни ее отец. А Акулина Амельяновна в почет и уважение вошла. И хоть лицом некрасивая была, ну прямо некрасивая, черная такая, да характера доброго, отзывчивого.
Слышала я, многие так девки крепостные барынями становились, свою же братию били и притесняли, со свету белого сживали. Забывали о своем о прежнем положении, лютели с каждым днем на человеческой крови. Про Акулину Амельяновну того сказать нельзя. Пальцем никого не тронула, ласкова со всеми, приветлива, ангел, а не человек была. Грамоте понемногу обучилась, по-французски сказать умела, чтоб перед мужниными гостями в грязь лицом не ударить.
Барыни-то окрестные сначала ох как на Акульку косились, да хлеб-соль, приемы радушные дело сделали, притом же муж ейный Иван Андреевич богач во всей округе, да с князьями, с графами столичными службу водил.
В Тамбов, бывало, Акулина Амельяновна под праздники выезжала. В карете золоченой, лакеи на запятках, сама в шелках-кружевах, да на горничной на приближенной платье шикарное с барского плеча. Купцы из лавок выбегут, начнут самой товары казать, всю, бывало, лавку ей в угоду вверх дном перевернут. Материи разной накупит, вот сколько аршин, платков там разных, лент ярких. Все в подарки всем. Страсть добра была дарить.
А у Машеры к тому времени случилось горе — отец помер. Братья съехались, именье разделили, не то пошло. Братья Марье Антоновне — не отец-баловник. Прощай, воля прежняя. Не к тому Машера привыкла. Пробовала было волю показать, — видит, дело плохо. Потужила-потужила, и смолкла. Живет, из братниных рук глядит. Тут купец Осетров (богатей, мукой торговал, а маменьке моей двоюродным братом приходился) подвернулся, пошла за него Марья Антоновна, захотелось ей снова хозяйкой сделаться. Хоть и купец, да где тут разбирать.
Этак вот несколько годов прошло: пять ли, шесть ли, более ли. Стали у Машериного мужа дела плохо идти, хуже да хуже. Покучивать стал, да в картишки поигрывать, ну, и разорился вконец. Тяжко Марье Антоновне пришлось — муж никудышный, детей куча, просто есть нечего. Сунулась к братьям, а у тех все давным-давно спущено, полушкой помочь не могут. К дяде идти — опять-таки стыд не позволяет: “Как, мол, я, столбовая дворянка, у своей прежней холопки на черный день просить приду?” Так с хлеба на квас живет, перебивается. Дети тоже подросли, детей учить надобно. Муж да братья к дяде на поклон посылают: “Ему, дескать, тебе тысячу-другую плевое дело отдать, а тебе спасение”.
— Не могу, — твердит, а все ж таки пошла. Жалость к детям стыд, должно быть, переломила.
Входит. Лакей ее в гостиную привел, пошел барыне доложить: “Осетрова-де пожаловала”. Машере-то каково, что передумала, что перечувствовала, покаместь о ней докладывать ходили? Примет ли Акулька-мерзавка? А ну, как за дверь пошлет? Всяко бывало.
Вышла к ней Акулина Амельяновна, разодетая в белый шелковый пенюар, шелками расшитый (свои мастерицы были). Машера к ручке. Не дала та, отдернула. Да тут главная в намереньи суть.
Усадила Марью Антоновну Акулина Амельяновна, заплакала Машера слезами горькими, стала о своем бедственном положении говорить. Акулька-то свою барыню прежнюю утешает: “Всем, — говорит, — что есть в моих средствах и в силах, вашему семейству помогу. И Ивана Андреевича своего упрошу”.
Сдержала слово Акулина Амельяновна: деньгами сколько там тысяч помогли, детей в столицу учиться пристроили, а холстов, холстов, да провизии всякой, чего только с собой не надавали, сколько уж там возов. Поправились дела с тех пор у Осетровых. Муж Марьи Антоновны пить бросил, опять торговлю завел, прежнего богатства хоть и не было, но с достатком жили, прилично.
А у Акулины Амельяновны сын после на всю округу славился. Рассказывали люди, чего-то он вроде монастыря завел. Женат только был, да с женой по-христиански жил, добродетельно. Добер был, весь в мать. Уж к этому времени, конечно, крепостного права уж не было, в 61 году дали волю ту.
13
Увлечения и хобби / Зверье мое
« : 04 Май 2020, 19:05:01 »
сейчас из города возвращались и на дороге в дачном поселке черепашку нашли. Довольно крупную. В детстве никогда такой не было. Если подскажете, что за вид, чем кормить и прочие особенности ухода буду рад.
Из всех типажей знаю только галапагоских и красноухих, к этим видам точно не относится.
В природе самые ближние к нам встречаются на юге Воронежской обл. Еще один парень рассказывал, что в болотах под Жидиловкой у них плавают. Я ему с трудом верю.
Эта вся пыльная. Наверное давно у кого-то сбежала.
Из всех типажей знаю только галапагоских и красноухих, к этим видам точно не относится.
В природе самые ближние к нам встречаются на юге Воронежской обл. Еще один парень рассказывал, что в болотах под Жидиловкой у них плавают. Я ему с трудом верю.
Эта вся пыльная. Наверное давно у кого-то сбежала.
14
Клуб общения / Ситуация в провинциальном городе
« : 20 Март 2020, 16:54:20 »
С закрытием любимого театра и полным исчезновением сахарного песка в некоторых супермаркетах я еще смирился. То что закрыли ПКиО и невозможно провести время с ребенком в скейтпарке (там больше пяти человек не бывает - это вообще место под открытым небом с большой площадью) - это уже дичь полная.
Притом, что в 100 метрах от него детская площадка набита по такому случаю детьми под завяз.
Вероятно завтра на улицах появятся люди с огнеметами и будет сценарий из фильмов про зомби
Притом, что в 100 метрах от него детская площадка набита по такому случаю детьми под завяз.
Вероятно завтра на улицах появятся люди с огнеметами и будет сценарий из фильмов про зомби
15
Наша гордость / История Козловского пехотного полка
« : 19 Март 2020, 00:12:27 »
Козловский полк в войне 1812 года